Роман переведен более чем на 30 языков мира.
Народ и история
Абулхаир - хан (1693 - 1748)
Абылай - хан (1711-1781)
Кенесары Касымов (1802-1847)
Батыры: Наурызбай Кобланды
Богембай
Богембай
Мыслители и мудрецы:
Толе би
Асан-Кайгы
Бухар-жырау
Толе би
Асан-Кайгы
Бухар-жырау
•
«Врачеватель
исторической памяти»
исторической памяти»
•
«Уроки И. Есенберлина»
•
Адибаев Х.
Яркий талант
Яркий талант
•
Алимжанов А.
Последняя встреча,
или уроки И. Есенберлина
Последняя встреча,
или уроки И. Есенберлина
•
Есенберлин Р.
Мой главный человек
Мой главный человек
•
Журтбаев Т.
Выбравший свою дорогу
Выбравший свою дорогу
•
Козыбаев М.
Святой хан Кене казахской
литературы
Святой хан Кене казахской
литературы
•
Косенко П.
Силуэт по памяти
Силуэт по памяти
•
Куттыкадамов С.
Лодка, так и не
переплывшая океан
Лодка, так и не
переплывшая океан
•
Теракопян Л.
Непреходящие уроки
Непреходящие уроки
550-летняя история нашей государственности - на страницах «Кочевников» И. Есенберлина.
Акбала, дочь Карасая, родственница хана Хакназара.
Образ Акбалы у И. Есенберлина:
«Хан оставался нем даже к милому щебетанию своей будущей свояченицы, всеми избалованной красавицы Акбалы, которая, нежно навалившись на его правое колено, нашептывала ему прямо в ухо безобидные колкости.
- О, мой царствующий зять! - С малиновым смехом, она больно ущипнула его за бедро сквозь расшитые золотом бархатные штаны. - Хоть улыбнулись бы, великий хан, хоть пару слов подарили бы нам. А то собрали гостей и сидите подобно Кульмес-хану, который за всю жизнь ни разу не улыбнулся людям!
Шаловливая родственница, по всем степным законам, имеет на это право, но он должен ответить в том же духе, чтобы не испортить проходящие сейчас свадебные торжества. И он тоже легонько притянул к себе за талию свояченицу. Но в глазах его стояла ночь, а в груди словно были насыпаны красные жаркие угли. Мысли неумолимо возвращались к тому известию, которое привез гонец-шабарман. Времени, равного одной кобыльей дойке, еще не пришло с тех пор...
Снова где-то под ухом звонко засмеялась неугомонная Акбала, подергала его за рукав:
- Про вас говорили, что вы бесстрашнее тигра в бою, а испугались девушек Сарайчика Не бойтесь, мы не питаемся мрачными властителями!
И тут только хан Хакназар вспомнил, где сейчас находится и как должен себя вести... Да, он в Сарайчике!» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
«От знатных башкирских родов были жагалбайлы, и девушки из этого рода всегда отличались неотразимой красотой. Но дочери Карасая - Акторгын и Акбала, казалось, затмили все слухи и легенды. Такие тонкие талии, такие ниспадавшие от пят толщиной в руку косы, такой жгучий румянец на щеках и огромные лучистые глаза были у обеих, что невольно вспоминались древние сказания о небесных девах, разивших могучих батыров одним своим видом...» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
«Опять вы хмуритесь, мой хан!.. - капризно поджав губы, маленькая Акбала тянула его рукав. - Неужели, увидев мою сестру, вы потеряли дар речи!..
Хан Хакназар улыбнулся, как подобает на собственной свадьбе, и стал смотреть на веселящихся гостей». (И. Есенберлин «Отчаяние»)
Образ Акбалы у И. Есенберлина:
«Хан оставался нем даже к милому щебетанию своей будущей свояченицы, всеми избалованной красавицы Акбалы, которая, нежно навалившись на его правое колено, нашептывала ему прямо в ухо безобидные колкости.
- О, мой царствующий зять! - С малиновым смехом, она больно ущипнула его за бедро сквозь расшитые золотом бархатные штаны. - Хоть улыбнулись бы, великий хан, хоть пару слов подарили бы нам. А то собрали гостей и сидите подобно Кульмес-хану, который за всю жизнь ни разу не улыбнулся людям!
Шаловливая родственница, по всем степным законам, имеет на это право, но он должен ответить в том же духе, чтобы не испортить проходящие сейчас свадебные торжества. И он тоже легонько притянул к себе за талию свояченицу. Но в глазах его стояла ночь, а в груди словно были насыпаны красные жаркие угли. Мысли неумолимо возвращались к тому известию, которое привез гонец-шабарман. Времени, равного одной кобыльей дойке, еще не пришло с тех пор...
Снова где-то под ухом звонко засмеялась неугомонная Акбала, подергала его за рукав:
- Про вас говорили, что вы бесстрашнее тигра в бою, а испугались девушек Сарайчика Не бойтесь, мы не питаемся мрачными властителями!
И тут только хан Хакназар вспомнил, где сейчас находится и как должен себя вести... Да, он в Сарайчике!» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
«От знатных башкирских родов были жагалбайлы, и девушки из этого рода всегда отличались неотразимой красотой. Но дочери Карасая - Акторгын и Акбала, казалось, затмили все слухи и легенды. Такие тонкие талии, такие ниспадавшие от пят толщиной в руку косы, такой жгучий румянец на щеках и огромные лучистые глаза были у обеих, что невольно вспоминались древние сказания о небесных девах, разивших могучих батыров одним своим видом...» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
«Опять вы хмуритесь, мой хан!.. - капризно поджав губы, маленькая Акбала тянула его рукав. - Неужели, увидев мою сестру, вы потеряли дар речи!..
Хан Хакназар улыбнулся, как подобает на собственной свадьбе, и стал смотреть на веселящихся гостей». (И. Есенберлин «Отчаяние»)
Акбокен, дочь Жантемира, племянница Жоламан-батыра.
Несостоявшаяся супруга хана Сергазы. Отравила его семенами аконита в первую брачную ночь.
Образ Акбокен у И. Есенберлина:
«Жоламан-батыр неопределенно усмехнулся и вдруг, повернувшись к Байтабыну, спросил в упор: - Удалось тебе увидеть Акбокен?
Он ожидал этого вопроса, Байтабын, и широкие плечи его бессильно поникли.
- Н-нет…
Дочерью одного из мирных людей рода табын была Акбокен. По древнему обычаю, Жоламан-батыр на правах дяди Байтабына договорился с отцом девочки об их помолвке, когда сам Байтабын делал первые шаги по земле, а она еще лежала в пеленках. Чем уж это объяснить, но такие помолвки нередко бывали удачными. Видно, так получилось и на этот раз. Необычной красоты росла девочка, и однажды во время праздничной байги ее увидел хан Сергазы. Тогда на скачках первым пришел знаменитый ахалтекинский скакун, принадлежащий роду табын. Еще издали все присутствующие любовались гордой головой, мощным, размашистым шагом коня. Но старый хан не смотрел на коня. Глаза его не отрывались от маленькой стройной фигурки, словно влитой в могучую гладкую спину животного. Это и была тогда еще восьмилетняя Акбокен…
Опытным ценителем женской красоты слыл в степи хан Сергазы, и глаза его не ошиблись. Прошло немного лет, и не было уже в степи красавицы, равной Акбокен. А хан тогда еще, не дожидаясь конца празднеств, приказал Жантемиру - отцу девочки - переехать в ханскую ставку и сделал его своим туленгутом. Дело в том, что, по принятому обычаю, туленгут не имеет права ни сам жениться, ни выдавать замуж дочь без разрешения своего хана. Через некоторое время Жантемир вынужден был вернуть сестре Жоламан-батыра полученный от нее за дочь задаток в счет калыма, составлявший несколько голов скота.
А маленькая «невеста» плакала и рвалась назад, когда ее увозили из родного аула. Что это было: любовь, особая симпатия, привычка - сколько помнишь себя, считаться нареченной рослого черноглазого мальчика? Она не понимала ничего, но чувствовала, что происходит что-то страшное, непоправимое. В детских снах остался мальчик…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Родной мой, я тоже был молодым и все понимаю. Счастье - это дикий гусь. Силком или сетью ловят его настоящие джигиты… Бери моих двух лучших серых коней. Прямо в ханский аул езжай. Сделай все, что нужно для общего дела. И потом, если согласна Акбокен, увези ее ночью. Если же не получится, узнай, когда хочет сыграть свадьбу старый кобель. Ничего не пожалею, все свои табуны на ветер пущу, но праздник я ему испорчу!..
Жоламан-батыр высказал то, о чем уже говорила вся степь. Хан Сергазы хочет взять Акбокен очередной женой. Не то было диковинкой, что хан имеет несколько жен, а что на этот раз обида наносилась целому роду. Когда две недели назад Байтабын услышал об этом, он ушел в степь, бросился на сухую прошлогоднюю траву и катался по ней, забив корнями рот, чтобы не кричать. Никто не знал этого, но четыре раза за эти год виделись они с Акбокен. Это было на далеких джайляу, где переплетались пути многих племен Младшего жуза. Ничего не было между ними, просто всякий раз они долгую ночь простаивали вместе в степи. И даже ничего не говорили друг другу…
Но кто знает, не большими ли были страдания Жоламан-батыра, когда услышал он эту весть. К переживаниям за племянника, которого любил он сильнее себя самого, прибавились страдания оскорбленной батырской чести. Гнев затмил ему глаза…
Известные всей степи серые аргамаки Жоламан-батыра обгоняли ветер, на лету хватая зубами быстрокрылых птиц. Так о них говорили в степи, и это было правдой. Не взяв с собой ни одного джигита, чтобы не привлекать внимания, через полтора дня скачки упал в траву на окраине ханского аула Байтабын. Отдышавшись и спутав ноги лошадям, он заполз в аул. От верных людей он узнал о выходе из Оренбурга двух отрядов карателей для разгрома и усмирения табынского рода во главе с Жоламан-батыром. И еще он узнал, что не сегодня-завтра состоится свадьба старого хана и Акбокен. Но времени не оставалось у него…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Маленькая фигурка склонилась с лошади, вглядываясь:
- Это ты, Байтабын?..
Оказалось, что это девушка, у нее был голос Акбокен. Спохватившись, она поклонилась окружающим:
- Амансыздар, агалар!.. Здоровья вам, уважаемые люди!..
Да, это была Акбокен, и ошибиться было невозможно. Блики луны светились на чуть продолговатом белом лице, и, словно ночные озера в степи, глубоко и спокойно смотрели большие и черные, как у верблюжонка, глаза. Темный алтайский соболь на шапке, увенчанной высокими перьями, оттенял это прекрасное лицо. Бархатный бешмет серебрился на высокой груди и у тонкой талии, потому что она откинула с себя дорожный мех. А когда девушка сняла шапку, то все остолбенели. Она не закручивала на дорогу волосы в косу, а бечева, которой они были привязаны к поясу, в пути развязалась, и сейчас эти волосы рассыпались до самой земли. Словно темным волнистым светом вдруг залило ее всю…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Куда же это вы направляетесь, племянница? - спросил Жоламан-батыр каким-то неестественным голосом. Он сам невольно почувствовал смущение при виде такой красоты.
- О, славный Жоламан-батыр… - начала девушка и вдруг горько, по-детски заплакала. - Дядя, защитите меня от черного коршуна!..
- Джигиты, помогите девушке слезть с коня! - сказал батыр.
Байтабын подошел, по древнему казахскому обычаю положил одну руку на ее талию, другой взялся за левое бедро девушки, поднял с седла и ловко опустил ее на землю. Она быстро обмотала волосы вокруг талии, чтобы не мешали ходить…
С ней произошло то, что часто случалось в ханских аулах. Великой честью считалось для простого туленгута Жантемира, что хан берет его дочь в жены. Все было обговорено заранее, и как раз в ту ночь, когда Байтабын прятался в траве на окраине ханского аула, дальняя тетушка Акбокен привела почтенного жениха в юрту невесты. Древний обычай применил старый хан, по которому невесту тайно передают жениху из рук в руки, получают определенное установленное вознаграждение и удаляются, оставляя их вдвоем на всю ночь. Для соединения бедных влюбленных, чьи роды противятся браку, был придуман когда-то этот обычай. И теперь им решил воспользоваться хан Сергазы, хорошо знавший, что многие хотят помешать его планам». (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«На тощего, измученного глистами старого пса был похож старик, а лицо его было белым, как у покойника. Понимая, что вряд ли он способен своим видом вызвать любовь девушки, он даже попробовал шутить с ней, оставшись наедине.
- Ох, вся кровь высохла… Нет ли для такого молодца, как я, у тебя здесь где-нибудь глоточка кумысу?
Он сам подсказал ей средство, как избавиться он него. Акбокен быстро вышла и принесла из соседней юрты чашку кумыса. Недавно у нее ныли зубы, и в карманчике платья остались похожие на пуговицы семена кушаля - аконита, которым в малых дозах успокаивают боль. Он еще хорошо помогает уснуть, и девушка высыпала в кумыс все, что у нее было. Не боялась Акбокен даже и того, что навеки может заснуть старый хан. Слишком часто представляла она эту первую ночь с ним…
Одним духом опрокинул в себя огромную чашу кисловатого кумыса взволнованный хан и сразу начал раздеваться. Но медленней вдруг стали двигаться его руки, рот задергался, и его скрутило. Вопреки обязательному для всех других обычаю, никому не позволяется видеть или слышать, даже издали, что происходит в первую ночь у хана с невестой. Туленгуты, по тайному приказу, заранее отгоняли всех от юрты Жантемира, да и сами отошли подальше, оставив на страже одного тугоухого. Никто не слышал поэтому, как рвало и выворачивало наизнанку хана Сергазы, получившего в первую брачную ночь заслуженное удовольствие. А Акбокен тихо выскользнула наружу…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
Несостоявшаяся супруга хана Сергазы. Отравила его семенами аконита в первую брачную ночь.
Образ Акбокен у И. Есенберлина:
«Жоламан-батыр неопределенно усмехнулся и вдруг, повернувшись к Байтабыну, спросил в упор: - Удалось тебе увидеть Акбокен?
Он ожидал этого вопроса, Байтабын, и широкие плечи его бессильно поникли.
- Н-нет…
Дочерью одного из мирных людей рода табын была Акбокен. По древнему обычаю, Жоламан-батыр на правах дяди Байтабына договорился с отцом девочки об их помолвке, когда сам Байтабын делал первые шаги по земле, а она еще лежала в пеленках. Чем уж это объяснить, но такие помолвки нередко бывали удачными. Видно, так получилось и на этот раз. Необычной красоты росла девочка, и однажды во время праздничной байги ее увидел хан Сергазы. Тогда на скачках первым пришел знаменитый ахалтекинский скакун, принадлежащий роду табын. Еще издали все присутствующие любовались гордой головой, мощным, размашистым шагом коня. Но старый хан не смотрел на коня. Глаза его не отрывались от маленькой стройной фигурки, словно влитой в могучую гладкую спину животного. Это и была тогда еще восьмилетняя Акбокен…
Опытным ценителем женской красоты слыл в степи хан Сергазы, и глаза его не ошиблись. Прошло немного лет, и не было уже в степи красавицы, равной Акбокен. А хан тогда еще, не дожидаясь конца празднеств, приказал Жантемиру - отцу девочки - переехать в ханскую ставку и сделал его своим туленгутом. Дело в том, что, по принятому обычаю, туленгут не имеет права ни сам жениться, ни выдавать замуж дочь без разрешения своего хана. Через некоторое время Жантемир вынужден был вернуть сестре Жоламан-батыра полученный от нее за дочь задаток в счет калыма, составлявший несколько голов скота.
А маленькая «невеста» плакала и рвалась назад, когда ее увозили из родного аула. Что это было: любовь, особая симпатия, привычка - сколько помнишь себя, считаться нареченной рослого черноглазого мальчика? Она не понимала ничего, но чувствовала, что происходит что-то страшное, непоправимое. В детских снах остался мальчик…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Родной мой, я тоже был молодым и все понимаю. Счастье - это дикий гусь. Силком или сетью ловят его настоящие джигиты… Бери моих двух лучших серых коней. Прямо в ханский аул езжай. Сделай все, что нужно для общего дела. И потом, если согласна Акбокен, увези ее ночью. Если же не получится, узнай, когда хочет сыграть свадьбу старый кобель. Ничего не пожалею, все свои табуны на ветер пущу, но праздник я ему испорчу!..
Жоламан-батыр высказал то, о чем уже говорила вся степь. Хан Сергазы хочет взять Акбокен очередной женой. Не то было диковинкой, что хан имеет несколько жен, а что на этот раз обида наносилась целому роду. Когда две недели назад Байтабын услышал об этом, он ушел в степь, бросился на сухую прошлогоднюю траву и катался по ней, забив корнями рот, чтобы не кричать. Никто не знал этого, но четыре раза за эти год виделись они с Акбокен. Это было на далеких джайляу, где переплетались пути многих племен Младшего жуза. Ничего не было между ними, просто всякий раз они долгую ночь простаивали вместе в степи. И даже ничего не говорили друг другу…
Но кто знает, не большими ли были страдания Жоламан-батыра, когда услышал он эту весть. К переживаниям за племянника, которого любил он сильнее себя самого, прибавились страдания оскорбленной батырской чести. Гнев затмил ему глаза…
Известные всей степи серые аргамаки Жоламан-батыра обгоняли ветер, на лету хватая зубами быстрокрылых птиц. Так о них говорили в степи, и это было правдой. Не взяв с собой ни одного джигита, чтобы не привлекать внимания, через полтора дня скачки упал в траву на окраине ханского аула Байтабын. Отдышавшись и спутав ноги лошадям, он заполз в аул. От верных людей он узнал о выходе из Оренбурга двух отрядов карателей для разгрома и усмирения табынского рода во главе с Жоламан-батыром. И еще он узнал, что не сегодня-завтра состоится свадьба старого хана и Акбокен. Но времени не оставалось у него…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Маленькая фигурка склонилась с лошади, вглядываясь:
- Это ты, Байтабын?..
Оказалось, что это девушка, у нее был голос Акбокен. Спохватившись, она поклонилась окружающим:
- Амансыздар, агалар!.. Здоровья вам, уважаемые люди!..
Да, это была Акбокен, и ошибиться было невозможно. Блики луны светились на чуть продолговатом белом лице, и, словно ночные озера в степи, глубоко и спокойно смотрели большие и черные, как у верблюжонка, глаза. Темный алтайский соболь на шапке, увенчанной высокими перьями, оттенял это прекрасное лицо. Бархатный бешмет серебрился на высокой груди и у тонкой талии, потому что она откинула с себя дорожный мех. А когда девушка сняла шапку, то все остолбенели. Она не закручивала на дорогу волосы в косу, а бечева, которой они были привязаны к поясу, в пути развязалась, и сейчас эти волосы рассыпались до самой земли. Словно темным волнистым светом вдруг залило ее всю…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Куда же это вы направляетесь, племянница? - спросил Жоламан-батыр каким-то неестественным голосом. Он сам невольно почувствовал смущение при виде такой красоты.
- О, славный Жоламан-батыр… - начала девушка и вдруг горько, по-детски заплакала. - Дядя, защитите меня от черного коршуна!..
- Джигиты, помогите девушке слезть с коня! - сказал батыр.
Байтабын подошел, по древнему казахскому обычаю положил одну руку на ее талию, другой взялся за левое бедро девушки, поднял с седла и ловко опустил ее на землю. Она быстро обмотала волосы вокруг талии, чтобы не мешали ходить…
С ней произошло то, что часто случалось в ханских аулах. Великой честью считалось для простого туленгута Жантемира, что хан берет его дочь в жены. Все было обговорено заранее, и как раз в ту ночь, когда Байтабын прятался в траве на окраине ханского аула, дальняя тетушка Акбокен привела почтенного жениха в юрту невесты. Древний обычай применил старый хан, по которому невесту тайно передают жениху из рук в руки, получают определенное установленное вознаграждение и удаляются, оставляя их вдвоем на всю ночь. Для соединения бедных влюбленных, чьи роды противятся браку, был придуман когда-то этот обычай. И теперь им решил воспользоваться хан Сергазы, хорошо знавший, что многие хотят помешать его планам». (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«На тощего, измученного глистами старого пса был похож старик, а лицо его было белым, как у покойника. Понимая, что вряд ли он способен своим видом вызвать любовь девушки, он даже попробовал шутить с ней, оставшись наедине.
- Ох, вся кровь высохла… Нет ли для такого молодца, как я, у тебя здесь где-нибудь глоточка кумысу?
Он сам подсказал ей средство, как избавиться он него. Акбокен быстро вышла и принесла из соседней юрты чашку кумыса. Недавно у нее ныли зубы, и в карманчике платья остались похожие на пуговицы семена кушаля - аконита, которым в малых дозах успокаивают боль. Он еще хорошо помогает уснуть, и девушка высыпала в кумыс все, что у нее было. Не боялась Акбокен даже и того, что навеки может заснуть старый хан. Слишком часто представляла она эту первую ночь с ним…
Одним духом опрокинул в себя огромную чашу кисловатого кумыса взволнованный хан и сразу начал раздеваться. Но медленней вдруг стали двигаться его руки, рот задергался, и его скрутило. Вопреки обязательному для всех других обычаю, никому не позволяется видеть или слышать, даже издали, что происходит в первую ночь у хана с невестой. Туленгуты, по тайному приказу, заранее отгоняли всех от юрты Жантемира, да и сами отошли подальше, оставив на страже одного тугоухого. Никто не слышал поэтому, как рвало и выворачивало наизнанку хана Сергазы, получившего в первую брачную ночь заслуженное удовольствие. А Акбокен тихо выскользнула наружу…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
Бопай, сестра Кенесары.
Образ Бопай у И. Есенберлина:
«На кого же опереться ему, когда пойдет он по дедовскому пути? Конечно, прежде всего на потомков Аблая. Много их в степи, и недаром называют их волчьим выводком. У тюрков это высшая похвала, потому что, как и ромеи когда-то, ведут они свой род от волков… Особенно надежны и воинственны его братья и сестры - сыновья и дочери Касыма-тюре. Есенгельды, Саржан, Муса, Наурызбай, Абильгазы, старшая сестра, по прозвищу Бопайбатыр, их дети: Кудайменде, Ержан, Иса, Кошкарбай, Абильпеиз. Уверен он и в сыновьях своего дяди Даира: Тати, Ати, Сатыбалды и сыне его Кадыбае. Эти готовы в огонь и на небо за интересы рода. Из аблаидов только отпрыски Кучука слабы духом и характером. Жеребята от одной и той же кобылы тоже бывают разномастными, но одно протухшее яйцо не такой уж большой урон для хорошей квочки…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Да, времена настали! - Ожар усмехнулся. - Это правда, что даже баб принимает он в свое войско? Говорят, его сестра Бопай оставила мужа-султана, отпрыска самого Вали-хана, захватив шестерых детей и весь свой скот, чтобы помогать ему…
- А чего тут удивляться. Если сыновья Касыма - волчьей породы, то и дочери - волчицы. Эта Бопай таскает при себе всегда копье и командует джигитами получше любого батыра. Сейчас она кружит все вокруг аула Вали-хана, куда ее выдали замуж…
Ожар задумался, потом почесал себя за ухом.
- Если Бопай в стане своего брата, то Жанайдар-батыр тоже там…
- Почему ты так думаешь?
- Разве ты не слышал, мой ага-султан, о Бопай и Жанайдаре:
- Слышал что-то в молодости…
- Прямо вторые Козы-Корпеш и Баян-Слу они были. Только старый Касым-тюре не отдал ее Жанайдару, потому что из черни был он.
- Уж за это винить его не приходится! - воскликнул Конур-Кульджа.
- Да, но, несмотря на шестерых детей от другого, она до сих пор с коня падает при имени Жанайдара. Да и он бледнеет при одном упоминании о ней. Так что они наверняка сошлись у Кенесары. Об этом не мешает помнить…
- Ты что, хорошо знаешь ее:
- Нет, просто видел как-то на поминках усопшего Байгобека. Такая же, как брат, - светловолосая, с серыми глазами. На белом коне все ездила, и ни один джигит не мог обогнать ее…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
Образ Бопай у И. Есенберлина:
«На кого же опереться ему, когда пойдет он по дедовскому пути? Конечно, прежде всего на потомков Аблая. Много их в степи, и недаром называют их волчьим выводком. У тюрков это высшая похвала, потому что, как и ромеи когда-то, ведут они свой род от волков… Особенно надежны и воинственны его братья и сестры - сыновья и дочери Касыма-тюре. Есенгельды, Саржан, Муса, Наурызбай, Абильгазы, старшая сестра, по прозвищу Бопайбатыр, их дети: Кудайменде, Ержан, Иса, Кошкарбай, Абильпеиз. Уверен он и в сыновьях своего дяди Даира: Тати, Ати, Сатыбалды и сыне его Кадыбае. Эти готовы в огонь и на небо за интересы рода. Из аблаидов только отпрыски Кучука слабы духом и характером. Жеребята от одной и той же кобылы тоже бывают разномастными, но одно протухшее яйцо не такой уж большой урон для хорошей квочки…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Да, времена настали! - Ожар усмехнулся. - Это правда, что даже баб принимает он в свое войско? Говорят, его сестра Бопай оставила мужа-султана, отпрыска самого Вали-хана, захватив шестерых детей и весь свой скот, чтобы помогать ему…
- А чего тут удивляться. Если сыновья Касыма - волчьей породы, то и дочери - волчицы. Эта Бопай таскает при себе всегда копье и командует джигитами получше любого батыра. Сейчас она кружит все вокруг аула Вали-хана, куда ее выдали замуж…
Ожар задумался, потом почесал себя за ухом.
- Если Бопай в стане своего брата, то Жанайдар-батыр тоже там…
- Почему ты так думаешь?
- Разве ты не слышал, мой ага-султан, о Бопай и Жанайдаре:
- Слышал что-то в молодости…
- Прямо вторые Козы-Корпеш и Баян-Слу они были. Только старый Касым-тюре не отдал ее Жанайдару, потому что из черни был он.
- Уж за это винить его не приходится! - воскликнул Конур-Кульджа.
- Да, но, несмотря на шестерых детей от другого, она до сих пор с коня падает при имени Жанайдара. Да и он бледнеет при одном упоминании о ней. Так что они наверняка сошлись у Кенесары. Об этом не мешает помнить…
- Ты что, хорошо знаешь ее:
- Нет, просто видел как-то на поминках усопшего Байгобека. Такая же, как брат, - светловолосая, с серыми глазами. На белом коне все ездила, и ни один джигит не мог обогнать ее…» (И. Есенберлин «Хан Кене»)
Кунимжан, старшая и любимая жена Кенесары.
Образ Кунимжан у И. Есенберлина:
«Мой тюре… Неужели ты совершаешь намаз?»
Не оглядываясь, узнал Кенесары голос своей старшей жены Кунимжан. Значит, она шла за ним… Он встал, отряхнулся и пошел к ней навстречу:
- Нет, пробовал крепость клинка на камне.
- Разве мало ты его пробовал на чужих черепах?..
- Это недостаточно для настойщей стали…
Двадцать шесть лет исполнилось Кунимжан, но, несмотря на то, что родила уже дочь и сына, казалась стройнее всякой девушки. Она была из тех красавиц смуглянок с маленьким красногубым ртом и жгучими глазами, от одного взгляда которых сразу дуреют мужчины. Все в ней было вызывающе красиво: разрывающая золотое ожерелье тугая грудь, готовая переломиться осиная талия, полные бедра. И одета она так, что невозможно оторвать глаз от всего этого. На плюшевый голубой с позолотой камзол как будто небрежно наброшен отороченный соболем ярко-бордовый чапан из лучшей материи - дурия. Белый жемчужный бисер осыпает краснобархатный конусообразный саукеле - головной убор знатных женщин в степи. На лоб ниспадают с него круглые и тяжелые золотые пластинки, а уже поверх саукеле накинута прозрачная парчовая шаль. В ушах Кунимжан покачивались роскошные трехосновые золотые серьги, и тяжелые, почти до земли, черные косы были в четыре ряда увешаны блестящими золотыми рублями царской чеканки, испокон веков все свое богатство носили на себе степные красавицы…
По непринужденной походке, по манерам и обрашению с мужем сразу было видно, что она любимая жена. Лучше всего к ней подошли бы знаменитые стихи степного поэта Жусуп-ходжи: «Если считать недостатком то, что уже стала она женщиной, то он у нее единственный. В остальном никакая девушка не сравнится с ней». Помимо быстрого, тонкого ума и красоты, которыми завоевала она сердце Кенесары, Кунимжан была дочерью одного из самых знатных и богатых степных родов - аргынских алькебайдалы. И если рассказывать все до конца, то именно она была тем яблоком раздора, которое старую межродовую распрю, разделившую султана Кенесары с султаном Конур-Кульджой, превратила в смертельную вражду… (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Он сам удивился своей смелости, но она не отвела глаз.
- Разве обманет девушка, которую никто еще не обманывал? Говорите свое условие!
Она продолжала в упор смотреть на него, и сердце Кенесары затрепетало вдруг, как пойманный воробей.
- Если никто еще не обманывал вас, то мы поехали. Но вы должны догнать нас, и я предложу свои условия!
- Хорошо! - твердо сказала она.
Они поехали дальше по берегу реки, и уже на первой излучине подруги догнали их. Им было по шестнадцать-семнадцать лет, но они не испугались незнакомых джигитов. Так поступают только чистые душой девушки…
А он не мог уже отпустить ее от себя. И она не хотела оставлять его. В мгновенье ока завершается девичий век. Ночь они провели в открытой степи, и жесткий куст караганника у их изголовья пахнул розами…
Уж чье это было исполнено желание - ее или молодого султана, - Кунимжан никому не рассказывала. Но и скрывать этой ночи ни от кого не стала, даже от нареченного жениха. А женихом этим был Конур-Кульджа Кудайменде-улы, внук хана Самеке…
Два года назад посватался к ней мордастый, с приросшими к голове громадными мясистыми ушами Конур-Кульджа. Это было завидное сватовство, и родители ее с удовольствием приняли в качестве задатка три табуна знаменитых ханских темно-серых аргамаков. А несколько дней назад ага-султан прислал с нарочным тайную весть о том, что после перекочевки аулов на джайляу в Каракоин-Каширлы он наведается к невесте…
И тут как раз то купание в Терсаккане!.. Наутро Кенесары вместе со всеми сопровождающими его джигитами и с Кунимжан на крупе коня въехал в аул аксакала Байболата, разбившего юрты в таком удобном для купания месте. Сначала их увидели многочисленные снохи, потом тетушки, потом сестры, и последней весть дошла наконец до самого Байболата. Вначале он очень испугался гнева сиятельного жениха и расстроился тем, что придется возвращать богатый дар. Но потом он еще больше испугался, вспомнив о «волчьем выводке». Горе чуть не свалило старика, но тут прибыла весть от самого Кенесары, который просил его дочь в жены. Со дня на день должен был прибыть другой жених…
Аксакал Байболат незамедлительно все взвесил, обдумал и принял мудрое решение:
- Когда Аблай провозглашен был ханом, шесть племен из рода аргын отдали ему в жены шестерых своих дочерей. Нескромно будет с нашей стороны, если мы пожалеем для его внука одну-единственную девушку. Пусть забирает ее!..
Ровно через неделю Кунимжан торжественно отправили в аул Касыма-тюре. Три тройки светло-серых аргамаков были впряжены в кареты, а за ними шли девять самых высокопородистых верблюдов, нагруженных шелком, коврами и драгоценностями. В передней карете ехала невеста, в других - свидетели с ее стороны, самые могущественные люди рода альке-байдалы и аккошкар-сайдалы». (И. Есенберлин «Хан Кене»)
Образ Кунимжан у И. Есенберлина:
«Мой тюре… Неужели ты совершаешь намаз?»
Не оглядываясь, узнал Кенесары голос своей старшей жены Кунимжан. Значит, она шла за ним… Он встал, отряхнулся и пошел к ней навстречу:
- Нет, пробовал крепость клинка на камне.
- Разве мало ты его пробовал на чужих черепах?..
- Это недостаточно для настойщей стали…
Двадцать шесть лет исполнилось Кунимжан, но, несмотря на то, что родила уже дочь и сына, казалась стройнее всякой девушки. Она была из тех красавиц смуглянок с маленьким красногубым ртом и жгучими глазами, от одного взгляда которых сразу дуреют мужчины. Все в ней было вызывающе красиво: разрывающая золотое ожерелье тугая грудь, готовая переломиться осиная талия, полные бедра. И одета она так, что невозможно оторвать глаз от всего этого. На плюшевый голубой с позолотой камзол как будто небрежно наброшен отороченный соболем ярко-бордовый чапан из лучшей материи - дурия. Белый жемчужный бисер осыпает краснобархатный конусообразный саукеле - головной убор знатных женщин в степи. На лоб ниспадают с него круглые и тяжелые золотые пластинки, а уже поверх саукеле накинута прозрачная парчовая шаль. В ушах Кунимжан покачивались роскошные трехосновые золотые серьги, и тяжелые, почти до земли, черные косы были в четыре ряда увешаны блестящими золотыми рублями царской чеканки, испокон веков все свое богатство носили на себе степные красавицы…
По непринужденной походке, по манерам и обрашению с мужем сразу было видно, что она любимая жена. Лучше всего к ней подошли бы знаменитые стихи степного поэта Жусуп-ходжи: «Если считать недостатком то, что уже стала она женщиной, то он у нее единственный. В остальном никакая девушка не сравнится с ней». Помимо быстрого, тонкого ума и красоты, которыми завоевала она сердце Кенесары, Кунимжан была дочерью одного из самых знатных и богатых степных родов - аргынских алькебайдалы. И если рассказывать все до конца, то именно она была тем яблоком раздора, которое старую межродовую распрю, разделившую султана Кенесары с султаном Конур-Кульджой, превратила в смертельную вражду… (И. Есенберлин «Хан Кене»)
«Он сам удивился своей смелости, но она не отвела глаз.
- Разве обманет девушка, которую никто еще не обманывал? Говорите свое условие!
Она продолжала в упор смотреть на него, и сердце Кенесары затрепетало вдруг, как пойманный воробей.
- Если никто еще не обманывал вас, то мы поехали. Но вы должны догнать нас, и я предложу свои условия!
- Хорошо! - твердо сказала она.
Они поехали дальше по берегу реки, и уже на первой излучине подруги догнали их. Им было по шестнадцать-семнадцать лет, но они не испугались незнакомых джигитов. Так поступают только чистые душой девушки…
А он не мог уже отпустить ее от себя. И она не хотела оставлять его. В мгновенье ока завершается девичий век. Ночь они провели в открытой степи, и жесткий куст караганника у их изголовья пахнул розами…
Уж чье это было исполнено желание - ее или молодого султана, - Кунимжан никому не рассказывала. Но и скрывать этой ночи ни от кого не стала, даже от нареченного жениха. А женихом этим был Конур-Кульджа Кудайменде-улы, внук хана Самеке…
Два года назад посватался к ней мордастый, с приросшими к голове громадными мясистыми ушами Конур-Кульджа. Это было завидное сватовство, и родители ее с удовольствием приняли в качестве задатка три табуна знаменитых ханских темно-серых аргамаков. А несколько дней назад ага-султан прислал с нарочным тайную весть о том, что после перекочевки аулов на джайляу в Каракоин-Каширлы он наведается к невесте…
И тут как раз то купание в Терсаккане!.. Наутро Кенесары вместе со всеми сопровождающими его джигитами и с Кунимжан на крупе коня въехал в аул аксакала Байболата, разбившего юрты в таком удобном для купания месте. Сначала их увидели многочисленные снохи, потом тетушки, потом сестры, и последней весть дошла наконец до самого Байболата. Вначале он очень испугался гнева сиятельного жениха и расстроился тем, что придется возвращать богатый дар. Но потом он еще больше испугался, вспомнив о «волчьем выводке». Горе чуть не свалило старика, но тут прибыла весть от самого Кенесары, который просил его дочь в жены. Со дня на день должен был прибыть другой жених…
Аксакал Байболат незамедлительно все взвесил, обдумал и принял мудрое решение:
- Когда Аблай провозглашен был ханом, шесть племен из рода аргын отдали ему в жены шестерых своих дочерей. Нескромно будет с нашей стороны, если мы пожалеем для его внука одну-единственную девушку. Пусть забирает ее!..
Ровно через неделю Кунимжан торжественно отправили в аул Касыма-тюре. Три тройки светло-серых аргамаков были впряжены в кареты, а за ними шли девять самых высокопородистых верблюдов, нагруженных шелком, коврами и драгоценностями. В передней карете ехала невеста, в других - свидетели с ее стороны, самые могущественные люди рода альке-байдалы и аккошкар-сайдалы». (И. Есенберлин «Хан Кене»)
Сурша-кыз, «Смуглянка».
Двенадцатая жена Аблая.
Образ Сурша-кыз у И. Есенберлина:
«Возвратившись к себе в юрту, Аблай вдруг замер на пороге. Вчера он так и не успел, разглядеть как следует девушку-конрадку. Только теперь, при свете дня, увидел он, как она ослепительно хороша. Невозможно было оторвать глаза от сияющего красотой лица.
- Сурша-кыз... - тиха сказал Аблай. - "Смуглянка"... Ты не была с кем-нибудь помолвлена?
Она взмахнула необычно длинными ресницами:
- Нет... Но разве хан не может... не может...
- Может все, что захочет! - Аблай вытянул перед собой руку. - Станешь моей двенадцатой женой!..
Сурша-кыз остро, как красивый зверек, посмотрела на него и сразу вдруг поняла свою власть над ним. В продолговатых, как миндаль, глазах вспыхнули яркие огоньки.
- Рабыней я буду вашей, мой хан!..
В голосе ее прозвучало торжество, и где-то в ночи навсегда затерялась испуганная, дрожащая от боли девочка. Эта была уже будущая токал - самая младшая и любимая жена, с которой опасно ссориться кому бы то ни было. Теперь-то она отомстит остальному миру за эту страшную ночь боли и поругания. Многоопытный, никому не веривший в жизни хан Аблай смотрел на нее с обожанием, как слепой на солнце...
Она вышла вслед за ним и сделала то, что позволялось только жене: помогла сесть на знаменитого ханского коня Жалын-куйрыка. Все изумились этому, но промолчали. И лишь один не слишком умный нукер охраны, проводив глазами поскакавшего хана, сказал ей не очень ласковым голосом:
- Эй, забирай свои вещи отсюда, раз хан уехал!
Сурша-кыз даже не посмотрела в его сторону, а только сделала знак начальнику стражи:
- Этому дать сто палок и держать в колодках до приезда хана, который прикажет вырвать ему язык!..
Начальник ханской стражи Жамантай-батыр тут же приказал забить нукера в колодки. А Сурша-кыз уже вызвала главу ханских телохранителей.
- Приготовьте мне белого иноходца, и чтобы все на нем было украшено серебром. На нем я буду встречать хана Аблая!..» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
«Большой отряд всадников отделился от аула, поскакал навстречу победителям. Впереди на снежно-белом коне, вся в шелке и серебре, ехала неслыханная красавица. Вот она вырвалась вперед, подскакала к самому хану, легко спрыгнула на землю и низко склонилась перед ним, как положено жене. Протянув обе руки, она уже коснулась его золотого стремени и вдруг замерла. Постояв так, словно в забытьи, Сурша-кыз пошатнулась и упала, как скошенный белый бутон, на песок пустыни...
Аблай недоуменно наклонился. В сердце у маленькой конрадки торчала длинная бронебойная стрела.
- Кто это сделал? - тихо спросил хан Аблай, обводя взглядом ряды своего войска.
- Это твоя судьба, проклятый Аблай!
Тяжелый хивинский лук был натянут в сильных руках Каныбека. Но в тот же миг сам конрадский батыр чуть слышно охнул и начал валиться на спину. Он разжал правую руку - и вторая бронебойная стрела, предназначенная хану, улетела в синее небо. А на другом крыле ханского войска знаменитый на всю степь старый стрелок Капан спокойно забросил за спину свой простой березовый лук...
Все это случалось так быстро, что никто ничего поначалу не понял.
- Кто это? - спросил Аблай, подъехав к мертвому Каныбеку.
- Это ее родич, помилованный тобой! - ответил начальник ханской охраны.
Затем хан подъехал к стрелку Капану:
- Почему ты стрелял в него?
- Он отвернул лук в твою сторону, Аблай!
И только потом Аблай сошел с коня и подошел к лежавшей на песке Сурше-кыз. На белый бутон была по-прежнему похожа она, и лишь маленькое красное пятнышко расплывалось по шелку как раз напротив сердца.
Хан Аблай долго смотрел на нее. Потом поднял голову.
- Лишь в возрасте пророка дал мне Бог познать счастье и тут же отнял его... - тихо промолвил Аблай. - Наверно, для того, чтобы показать пустоту и ничтожество этого мира!..
Все вдруг увидели, что знаменитый хан стар и сед... Но вот глаза его сверкнули совсем по-молодому.
- Эй, вы, там! - вскричал он громко, на всю степь. - Похороните их вместе, ибо он заслужил это право!
Так их и похоронили вместе, красавицу конрадку Кундуз и убившего ее молодого батыра Каныбека. До сих пор сохранился в степи под Туркестаном холмик, где лежат они...» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
Двенадцатая жена Аблая.
Образ Сурша-кыз у И. Есенберлина:
«Возвратившись к себе в юрту, Аблай вдруг замер на пороге. Вчера он так и не успел, разглядеть как следует девушку-конрадку. Только теперь, при свете дня, увидел он, как она ослепительно хороша. Невозможно было оторвать глаза от сияющего красотой лица.
- Сурша-кыз... - тиха сказал Аблай. - "Смуглянка"... Ты не была с кем-нибудь помолвлена?
Она взмахнула необычно длинными ресницами:
- Нет... Но разве хан не может... не может...
- Может все, что захочет! - Аблай вытянул перед собой руку. - Станешь моей двенадцатой женой!..
Сурша-кыз остро, как красивый зверек, посмотрела на него и сразу вдруг поняла свою власть над ним. В продолговатых, как миндаль, глазах вспыхнули яркие огоньки.
- Рабыней я буду вашей, мой хан!..
В голосе ее прозвучало торжество, и где-то в ночи навсегда затерялась испуганная, дрожащая от боли девочка. Эта была уже будущая токал - самая младшая и любимая жена, с которой опасно ссориться кому бы то ни было. Теперь-то она отомстит остальному миру за эту страшную ночь боли и поругания. Многоопытный, никому не веривший в жизни хан Аблай смотрел на нее с обожанием, как слепой на солнце...
Она вышла вслед за ним и сделала то, что позволялось только жене: помогла сесть на знаменитого ханского коня Жалын-куйрыка. Все изумились этому, но промолчали. И лишь один не слишком умный нукер охраны, проводив глазами поскакавшего хана, сказал ей не очень ласковым голосом:
- Эй, забирай свои вещи отсюда, раз хан уехал!
Сурша-кыз даже не посмотрела в его сторону, а только сделала знак начальнику стражи:
- Этому дать сто палок и держать в колодках до приезда хана, который прикажет вырвать ему язык!..
Начальник ханской стражи Жамантай-батыр тут же приказал забить нукера в колодки. А Сурша-кыз уже вызвала главу ханских телохранителей.
- Приготовьте мне белого иноходца, и чтобы все на нем было украшено серебром. На нем я буду встречать хана Аблая!..» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
«Большой отряд всадников отделился от аула, поскакал навстречу победителям. Впереди на снежно-белом коне, вся в шелке и серебре, ехала неслыханная красавица. Вот она вырвалась вперед, подскакала к самому хану, легко спрыгнула на землю и низко склонилась перед ним, как положено жене. Протянув обе руки, она уже коснулась его золотого стремени и вдруг замерла. Постояв так, словно в забытьи, Сурша-кыз пошатнулась и упала, как скошенный белый бутон, на песок пустыни...
Аблай недоуменно наклонился. В сердце у маленькой конрадки торчала длинная бронебойная стрела.
- Кто это сделал? - тихо спросил хан Аблай, обводя взглядом ряды своего войска.
- Это твоя судьба, проклятый Аблай!
Тяжелый хивинский лук был натянут в сильных руках Каныбека. Но в тот же миг сам конрадский батыр чуть слышно охнул и начал валиться на спину. Он разжал правую руку - и вторая бронебойная стрела, предназначенная хану, улетела в синее небо. А на другом крыле ханского войска знаменитый на всю степь старый стрелок Капан спокойно забросил за спину свой простой березовый лук...
Все это случалось так быстро, что никто ничего поначалу не понял.
- Кто это? - спросил Аблай, подъехав к мертвому Каныбеку.
- Это ее родич, помилованный тобой! - ответил начальник ханской охраны.
Затем хан подъехал к стрелку Капану:
- Почему ты стрелял в него?
- Он отвернул лук в твою сторону, Аблай!
И только потом Аблай сошел с коня и подошел к лежавшей на песке Сурше-кыз. На белый бутон была по-прежнему похожа она, и лишь маленькое красное пятнышко расплывалось по шелку как раз напротив сердца.
Хан Аблай долго смотрел на нее. Потом поднял голову.
- Лишь в возрасте пророка дал мне Бог познать счастье и тут же отнял его... - тихо промолвил Аблай. - Наверно, для того, чтобы показать пустоту и ничтожество этого мира!..
Все вдруг увидели, что знаменитый хан стар и сед... Но вот глаза его сверкнули совсем по-молодому.
- Эй, вы, там! - вскричал он громко, на всю степь. - Похороните их вместе, ибо он заслужил это право!
Так их и похоронили вместе, красавицу конрадку Кундуз и убившего ее молодого батыра Каныбека. До сих пор сохранился в степи под Туркестаном холмик, где лежат они...» (И. Есенберлин «Отчаяние»)
